23 ноября 2014 года в 13 часов "по-кивскому", в 14 – 00 "по-московско-луганскому", возле моста через Северский Донец у теперь известного всей Украине городка, миловидно именуемым, Счастье, состоялась передача меня (и преображение из статуса то ли военнопленного, то ли заложника, то ли просто – "похищенного" в такой долгожданный статус – просто гражданина Украины) представителями Министерства Обороны самопровозглашённой ЛНР офицеру Украинской Армии – комбригу 92-й бригады.
Мне неизвестно как его зовут. Просто – Настоящий Комбриг, настоящий офицер. Всё было просто, лаконично и… как-то непривычно по-человечески для окружающего мира, грохочущей артиллерийскими взрывами, войны (правда, в день передачи меня в руки офицера украинской армии, стороны договорились о "режиме тишины" на три часа): комбриг, перед личным выходом "на передачу", спросил у моего сына Владимира, который приехал на передовую вместе с народным депутатом Олегом Петренко, чтобы принять меня и доставить домой: " А как я идентифицирую твоего отца – ведь у него нет никаких документов?".
"Пароль" был очень милым… Даже нет – умилительным…
Я, сопровождаемый двумя офицерами МО ЛНР, подошёл к подъёму на горку, которая, извиваясь, вела к самому мосту через Северский Донец.
– Стоим.., – последовала лаконичная команда, – если начнётся стрельба – падай на землю.
– Так договорились о "тишине", – поняв, что в команде, как обычно, нет места шутке или иронии, заметил я.
– В окопы команды порой приходят с опозданием, – прозвучал ответ достаточно интеллигентного боевика.
Ждать пришлось недолго. Минуты через три после нашей остановки, появился шагающий твёрдой, уверенной походкой военный… За ним, чуть приотстав, следовали ещё двое…
– Представьтесь: фамилия, имя, отчество, – спросил офицер. И хотя вопрос звучал по-военному чётко, лицо излучало какую-то особенную человечность, скрыть которую не смог бы никакой военный мундир.
Я ответил. Пожалуй, по темпо-ритму не так чётко, как прозвучал вопрос.
– Хорошо. Как зовут сына?
– Володя.
– А внучку?
– Машенька, – расплывшись в улыбке, ответил я.
Комбриг ответил не менее искренне-радостной улыбкой, и, крепко, по-мужски обняв, на мгновенье застыв в объятии, как-то "по-отечески" ( наверное, так привык относиться к своим бойцам, и хотя наверняка, был моложе меня по возрасту, но здесь, на войне – " в разы" главнее и важнее по статусу) прошептал-промолвил: "С прибытием…".
– Проводите! – теперь уже прозвучала команда от комбрига родной украинской армии, – и я, сопровождаемый офицером, стоявшим чуть поодаль, пошёл "к нашим"… Впервые после 100 дней моего пребывания в плену, на глаза предательски выступили слёзы… На минутку… К мосту я подошёл уже достойно… Без следов слёз и эмоций… Всё было позади…
Впереди ожидало возвращение домой, к такой непривычной мирной жизни…
Уже через "сутки-двое", журналисты начали одолевать (и большое спасибо им за такое внимание) похожими друг на друга вопросами: "Расскажите – как вы Туда попали?… Как Там было?.. Как кормили?.. и т.д. и т.п…."
И, отвечая на чередующиеся-повторяющиеся вопросы, я, с каждым своим ответом, всё больше утверждался в том, что просто обязан рассказать о "намного большем", чем то, что размещалось в моих ответах на классический набор вопросов…
Зачем? Чтобы помнить… Размышлять о том, что происходит в нашей стране. Находить ответы на сложные вопросы… И… для Машеньки… Для светлого и мирного будущего всех украинских деток, всего украинского народа…
